Волошин приехал в Париж 2-го февраля 1905 года (все даты по новому стилю). Опять поселился в доме художников на улице Кампань-Премьер (Rue Campagne-Premier), №9.
И вновь он оказался в центре литературно-художественной жизни. Редкий день обходится без какого-либо события: вернисажи, премьеры, встречи, знакомства, кому-то надо показать Париж, кому-то помочь найти квартиру. Да и обязанности парижского корреспондента надо было исполнять. Ведя внешне очень активную жизнь, спать ложился к 8 часам утра, вставал в 4 дня.
20 марта художник Борис Матвеев пишет матери: «Волошин делается замечательным журналистом, получает 400 рублей в месяц жалования, кроме того построчно». Это позволило ему сделать две недешевые покупки.
Сначала он купил велосипед «лучшей марки» Клеман за 250 франков, самый прочный и выносливый из французских велосипедов с годовой гарантией. А вскоре купил фотоапарат «Кодак». Велосипедные путешествия Волошина уже описаны в «Победе» (2021, №138; 2024, №7 и №32). А Волошину-фотографу будет посвячена специальная статья.
Около 1 апреля переехал на улицу Октав Фейе (Octave Feuillet), дом №24.
(Примечание от автора: название улицы Octave Feuillet – на русском языке пишется Октав Фейе).
Занял квартиру уехавшего Михаила Николаевича Семенова, переводчика и сотрудника журнала «Весы».
Согласно кадастру, здание, построенное в 1903 году, сохранилось до настоящего времени. Волошин впервые поселился в Пасси, районе в западной части Парижа на правом берегу Сены, прилегающем к Булонскому лесу. Это было место проживання обеспеченных парижан, общественных деятелей, известных поэтов, художников. Далеко от центра. Но выручал велосипед…
Для газеты «Русь» он продолжал писать заметки, по его же словам «в сто строк, нацарапанные в кафе», так как был связан месячным жалованием.
А перед Валерием Брюсовым оправдывался за то, что перестал писать для журнала «Весы» серьезные критические статьи, извинялся, обещал. И вынужден был признаться, что находился «в крайней душевной смуте, которая парализовала руку, и желанием писать». За эту весну не написал ни одного стихотворения.
Фото Волошина
В чем причина? Ну конечно же – «Cherchez la femme» («ищите женщину» – франц.)
В отношениях с Сабашниковой произошел какой-то мучительный надлом. Еще в Москве что-то между ними оборвалось. Та романтическая нежность и то бесконечное грустное счастье прошлой весны сменились невыразимой душевной смутой, которая наступала в ее присутствии. Их отношения казались совершенно безнадежными. Они приехали в Париж почти одновременно и жили неподалеку. Маргарита Васильевна тоже была угнетена. «Париж лишен прошлогодних откровений, – записала она. – Я вижу Макса, но это призрак, а не он. Или шумно дышит, или говорит неестественно, все преувеличивает». Однако без него Париж пуст. Наконец она пишет: «Заходите, если можете. Мне так ужасно тоскливо и страшно, и я думаю, что когда я Вас увижу, это пройдет». В ответном письме, которое он несколько дней не мог отправить, такие слова: « Эти два года я любил Вас. Но в Вашем присутствии, если я только говорю с Вами и чувствую Вас, для меня снова наступает старая смута». 10 апреля он решительно задает вопрос: «Хотите идти дальше вместе – быть спутниками на всю жизнь, быть одним духом, одной волей, одним телом? Быть мужем и женой перед людьми и перед Тайной?» Эти слова неожиданно глубоко ранят Сабашникову, для нее это чересчур категорично.
Начались взаимные упреки и самопожертвование: «Я не могу быть с Вами и быть без Вас. Ах, бросьте меня… На мне проклятие… Прощайте, Милый Макс Александрович. Неужели я Вас совсем теряю».
Сабашникова 4 мая пишет прощальное письмо и возвращает Волошину его письма.
9 мая он через консьержку передает Маргарите Васильевне ее письма и только что написанное стихотворение, в котором прощается со своей любовью, с гордой и нежной «царевной Таиах».
Тихо, грустно и безгневно
Ты взглянула. Надо ль слов?
Час настал. Прощай, царевна!
Я устал от лунных снов. <…>
Я устал от лунной сказки,
Я устал не видеть дня.
Мне нужны земные ласки,
Пламя алого огня. <…>
Мы друг друга не забудем.
И, целуя дольний прах,
Отнесу я сказку людям
О царевне Таиах.
Кажется, совсем недавно они впервые увидели этот скульптурный портрет в музее Гиме – в незабываемое прошлогоднее лето. На этот раз Маргарита Васильевна была крайне возмущена: «Ваши гадкие, гадкие стихи… В первую минуту я хотела бежать, бросить Вам в лицо эти гнусные стихи. К счастью для Вас, Вас не было дома». После такого объяснения переписка прервалась более чем на месяц.
В эти же дни у Волошина случился мимолетный роман с ирландской художницей Вайолет Харт. В дневнике, который назывался «История моей души», он предельно откровенен. Их отношения, судя по всему, вышли за рамки платонических. Да, он упрекал себя за подобную двойственность, сравнивая себя с героем романа Роберта Стивенсона, превращающегося то в благородного доктора Джекила, то в мерзкого мистера Хайда.
Для полноты биографии Волошина следует упомянуть еще два события этой весны. 23 мая он был посвящен в масоны Великой ложи Франции, а 27 мая сбрил бороду и усы.
Казалось бы, пути Макса и Маргариты разошлись безвозвратно. Но, заглянув в пропасть, раскрывшуюся между ними, они отшатнулись от нее. С магической силой их тянет друг к другу – каждый снова и снова ищет новые встречи и новые слова.
И тут случилось то, что Волошин назвал «сказочным». В Париж приехала Анна Рудольфовна Минцлова (1865 – около 1910) – писательница, переводчица, член Международного Теософского общества. Она была знакома и оказывала влияние на В. Брюсова, А. Блока, Вяч. Иванова. М. Кузмина, по-видимому, К. Бальмонта и Н. Гумилева и других литераторов Серебряного века.
М. Волошин оставил ее более яркую характеристику: «В средние века она, конечно, была бы сожжена уже давно на костре как колдунья и не без основания. Она почти слепа и узнает людей только по ореолам вокруг головы; нет ни одного человека, который, приблизившись к ней, остался бы вполне тем, чем он был».
Молодые люди сразу поддались ее чарам. Они втроем бродили по Парижу. О как преобразился город в ее присутствии. Появление «ласковой колдуньи», совпавшее с периодом острого разлада в душе Волошина, отвечало все нараставшей в нем потребности в Учителе. Только в отношении к ней чувствуется трепет ученика перед учителем. Только ее слова он тщательно конспектирует в дневнике. С полным доверием выслушивает ее предсказания по ладони.
Рассматривая руки Макса и Маргариты, она вычитала в них великие судьбы. Она не только убедила молодых людей в том, что они созданы друг для друга, но и убедила в этом родителей Маргариты Васильевны. Возобновилась переписка, после отъезда Маргариты Васильевны в Швейцарию. Писали даже по несколько писем в день – и утром, и вечером. В августе Макс дважды ездил к ней в Цюрих. Они почти не расставались. Вместе читали, катались на лодке по озеру, ходили в горы, Говорили и говорили: вспоминали свое детство, рассказывали о людях, когда-то поразивших их воображение, мечтали о совместных путешествиях. Уже в обоих растет ощущение невозможности жить порознь: «Как это неестественно, что мы не вместе», – пишет Маргарита; «Не могу я быть без тебя», – отвечает Макс.
В это же время Волошин начинает тяготиться жизнью в чужих и съемных квартирах. Мечтает о собственном ателье – «со своими стенами, портретами, книгами». В начале октября он нашел новую квартиру и сообщил ее адрес: бульвар Эдгара Кине, дом 16. Но эта квартира заслуживает отдельной статьи.
Сергей Алимов, волошиновед