Мартирос Сарьян и Максимилиан Волошин
В судьбе каждого художника важен дебют. Его принятие и понимание зрителями. Скольких возможных в будущем художников губила высокомерная усмешка мэтров.
Первые работы М.Сарьяна были замечены. Но, как и все новое и необычное, вызывали самые разноречивые толки. Конечно, его высоко ценили и поддерживали учителя К.А.Коровин, В.А.Серов. Но широкому признанию художника положила начало статья Максимилиана Волошина в журнале «Аполлон».
Сейчас М.Волошин наиболее широко известен как «поэт и художник». Но когда перед ним стоял вопрос о выборе жизненного пути, то единственный серьезный интерес вызывало искусствоведение. Но не старое искусство, а новое, текущее. Записался в Луврскую школу Музееведения. В теоретических лекциях он не находил ничего, что бы помогало разобраться в современных течениях в живописи. Поэтому выбрал для себя другой практический путь – стать художником, чтобы самому изнутри пережить и осознать процесс создания произведения искусства. Вскоре в журналах Москвы и Петербурга появились его критические работы о Николае Рерихе, Михаиле Врубеле, Константине Богаевском, скульпторе Анне Голубкиной. Писал и о французских художниках Одилоне Рэдоне, Сезане, Гогене.
В 1911 году Волошин обратил внимание на творчество Мартироса Сарьяна. В статье «Товарищество московских художников» он писал: «Сарьян сумел достичь органического слияния импрессионизма со стилизацией. Такого подлинного Востока, прочувствованного действительно восточной душой, еще не давал никто». Вновь обратил внимание зрителей на творчество Сарьяна в статье «Художественные итоги зимы 1910-1911 гг.»: «Самым неожиданным и радостным явлением этого года был, на мой взгляд, Сарьян. Это художник, нашедший свой стиль, и это резко отличает его от П.Кузнецова, Милиоти, Судейкина, которые изобрели себе характерный почерк, отличающийся от других. Но не смогли подняться до высоты стиля».
Поэтому, когда стал вопрос об отдельной статье, посвященной Сарьяну, то редактор журнала «Аполлон» Сергей Маковский сразу обратился к Волошину. При подготовке искусствоведческих статей Волошин знакомился не только с произведениями живописца. Творчество для него было неразрывно связано с творцом. «В каждой статье я стремлюсь дать цельный лик художника, – писал он, – произведения художника для меня нераздельны с его личностью». Встреча художника и критика произошла в начале 1913 года. «Волошин пришел ко мне, внимательно рассматривал мои работы, – вспоминал Сарьян, – советовался со мной. Я дал ему тетради, в которых по разным поводам излагал свои взгляды на те или иные проблемы. Он с большим удовлетворением взял тетради и воодушевленно принялся за работу».
Статья Волошина «М.С.Сарьян» увидела свет в девятом (ноябрьском) номере журнала «Аполлон» за 1913 год. Она начинается с общих рассуждений об интересе к искусству Востока среди русских и европейских живописцев. Далее следует анализ различий в образе мышления, мировоззрения, верованиях между европейцами и народами Востока и вывод, что большинство европейских художников смотрели на Восток глазами туристов. Их привлекала экзотика. Глубокое понимание жизни и сущности искусства Востока в их работах отсутствовали. А Сарьян обращается к Востоку с сыновьим чувством.
В статье есть рассуждения о живописной технике Сарьяна. Как важная особенность, подчеркнуты лаконизм, ясность, отсутствие мелочной детализации, скупость изобразительных средств. «Чем меньше слов, тем сильнее сила выражения; чем меньше линий, тем выразительнее рисунок. Чем проще сочетание красок, тем больше они могут сказать. Руководящей нитью для Сарьяна был принцип упрощения в равной мере как рисунка, так и цвета. Cарьяну восточный инстинкт подсказал, как можно уничтожить все детали и как бы избытком цвета можно восполнить простую линию силуэта».
Работы Сарьяна на усмотрение редакции – желательно не меньше двух. «Идущая женщина» и какой-нибудь пейзаж.
Статья была высоко оценена современниками. Но главный отзыв пришел от самого художника:
«Дорогой Максимилиан Александрович! Статья Ваша обо мне, по-моему, великолепная, я ее несколько раз перечитывал и читал как отдельное произведение, основанное на истине. Я очень рад, что Вы пишете о том, что есть, и Ваша наблюдательность меня, признаться, трогает. Мечтаю попасть к Вам в Коктебель, может быть, летом удастся».
К сожалению, эта поездка не состоялась по банальной причине, о которой написала мать Волошина: «Сарьян в Москве в безденежье». Но они встречались. Изредка переписывались. А когда настало время писать о Сарьяне уже монографию, то, конечно, вспомнили о Волошине. Он загорелся идеей поехать для этого в Армению. Сразу ответил издателю: «Ваше предложение поездки в Эривань было для меня неожиданностью. Оно так соблазняет меня: хочется повидать и Сарьяна и Армению». Однако ехать зимой Волошин, только что серьезно переболевший, опасался. Предложил «все это предприятие отложить на апрель месяц. Поеду с удовольствием и статью пришлю в мае. А монографию в июне. Тем более, что Сарьяна очень люблю и не думаю, что кто-нибудь о нем напишет лучше меня». Обменялся письмами с Сарьяном, в которых обсудили детали поездки. Но весной они встретились не в Ереване, а в Москве (Сарьян ехал в Венецию) и договорились о встрече в Ереване осенью. Но вновь вмешались финансовые проблемы. А когда деньги нашлись, Волошину дальние поездки были уже не по силам.
Волошин умер в 1932 году. Сарьян пережил его на сорок лет. И в книге воспоминаний «Из моей жизни» он тепло отозвался о Волошине и его статье: «Должен сказать, что эта статья представляет интерес не только для своего времени, но если считать, что о моем творчестве написано несколько удачных работ, то одной из них, безусловно, является статья Волошина. И до сих пор, когда критики пишут обо мне, они не могут пройти мимо этой статьи». Далее он пересказывает содержание статьи. Объяснил, почему не может согласиться с некоторыми концепциями Волошина. Но в заключение подтвердил, что «статья является одной из наиболее интересных, если не самой интересной работой о моем творчестве».
К этому времени, когда Сарьян был увенчан славой, имя Волошина… Нет, его нельзя было назвать забытым. Волошин не был запрещен. Он не был разрешен. «И как бы чего не вышло …» – в официальных случаях его не вспоминали. К его творчеству относились как к чему-то малоценному. В Большой Советской энциклопедии (1951 г.) приклеили клише: «Представитель упаднической поэзии символизма… Поэзия В. космополитична по своей сущности». А те, кому попадали его стихи, их переписывали, читали, любили. И специально приезжали в его Коктебель, где памятником ему был Дом Поэта.
После смерти Волошина более сорока лет хранительницей традиций Дома оставалась его вдова – Мария Степановна. И вот, прочитав воспоминания Сарьяна, она написала ему письмо:
«Глубокоуважаемый Мартирос Саркисович! Очень признательна Вам за доброе отношение и добрую память к моему покойному мужу – Максимилиану Александровичу Волошину. Мне отрадно и дорого, что есть еще люди, которые понимают и ценят его значение в русской культуре. Он незаслуженно забыт. Я твердо верю, что он еще встанет во весь свой рост как большой поэт, художник и критик и прекрасный человек.
Сейчас его старательно замалчивают, но вот Вы, уважаемый Мартирос Саркисович, вспомнили его и пожелали сказать о нем, за что я Вам бесконечно благодарна».
И еще один раз подала Волошину «руку помощи» армянская культура в 1966 году, когда в журнале «Литературная Армения» впервые была опубликована статья Марины Цветаевой «Живое о живом», посвященная памяти Волошина.
Сейчас Волошина стало просто стыдно не знать, его модно цитировать. Теперь он, как и Сарьян, изображен даже на почтовых марках. Но главное – изданы его стихи, искусствоведческие работы, письма, его размышления о судьбах людей и судьбе человечества. Строки, которые десятилетия назад признавались несовременными, сейчас стали современными до боли. Его предупреждения, не услышанные и не понятые в XX веке, оказались пророчествами в XXI-м. Завершилось издание Собрания сочинений Волошина, инициатива и ведущая роль в подготовке которого принадлежит Владимиру Купченко. Кстати, в 1969 году «Литературная Армения» напечатала одну из первых статей молодого волошиноведа В.Купченко «Храм в крымском лесу», о монастыре Сурп-Хач, расположенном неподалеку от Старого Крыма, которому гимназист Волошин посвятил одно из своих первых, еще наивных стихотворений.
Лес высокий и тенистый,
Всюду горы и пустырь.
Что такое? Стены зданья!
А! Так вот он, монастырь!
Что ж однако? Где ж монахи?
Вкруг всё тихо. Лишь журча,
В арке белого фонтана
Льется светлая струя…