Потомок древнего дворянского рода живёт в Феодосии
Герой сегодняшней газетной публикации – человек очень необычной судьбы, чьи родственные корни уходят вглубь веков.
Его жизненный путь полон встреч с интересными людьми, среди которых – родственники королевы Елизаветы и семьи нашего великого мариниста Ивана Константиновича Айвазовского. Да и встреча наша состоялась в не менее удивительном доме, которому в этом году исполняется сто лет.
Знакомство
Мой собеседник – Виктор Александрович Ровицкий – потомок древнего рода. Его прадед, Франц Ксаверий Любич-Ровицкий, был городским головой города Старый Крым и предводителем дворянства Феодосии.
– Моей младшей сестре, которая работала редактором телеканала в Ленинграде, на юбилей подарили выписку из генеалогического древа рода Ровицких. Так вот, первое упоминание о моих предках датируется 1640-м годом. А здесь наш древний род начинается от моего прапрапрадеда, которого в конце XVIII века выслали из Польши в «жуткую тьмутаракань», в Старый Крым, – смеётся Виктор Ровицкий.
Кроме того, Виктор Александрович – внучатый племянник по мужской линии Анны Никитичны Айвазовской (Бурназян), второй супруги Ивана Константиновича. Дедушка Виктора Ровицкого – Сергей Никитич Бурназян. Он и Анна Никитична – родные брат и сестра.
Мама Виктора Александровича и Елены Александровны Ровицких – Мария Сергеевна Бурназян, 1909 года рождения, – все детство, до своего замужества, воспитывалась в доме у Анны Никитичны и жила в соседней с нею комнате на втором этаже картинной галереи.
Виктор Ровицкий хорошо помнит Анну Никитичну, более того, он также некоторое время проживал вместе со своей мамой в самом здании галереи Айвазовского. По воспоминаниям моего собеседника, она была «настоящей дворянкой столбовой». Всегда спокойная, воспитанная. Даже когда не могла ходить, а только передвигалась в кресле, Анна Никитична до самого конца жизни сидела за столом с ровной осанкой, делала красивую сервировку блюд и пользовалась столовыми приборами.
– Горжусь тем, что являюсь потомком людей, оставивших след в истории страны. Но никогда не кичился этим. И хотя особо каких-то пафосных чувств по поводу причастности к семье Айвазовских не испытывал, но с огромным уважением всегда относился к Анне Никитичне. И не только с уважением, но и с любовью. Помню, как выкатывал Анну Никитичну, которая уже не могла ходить, на кресле-каталке для прогулки на веранду. Лет десять назад, когда увидел на концерте в галерее белый рояль, прикоснулся к нему и почувствовал, как внутри в очередной раз разлилось тепло от воспоминаний того времени, когда я был ростом сам, как этот рояль. Моя мама очень хорошо играла, у неё была большая папка с нотами. Помню, как она по просьбе Анны Никитичны чудесно исполняла на этом рояле произведения Моцарта и Бетховена. Помню, что в Москве, на Чистых Прудах, жили какие-то родственники Айвазовского. В этом доме мы всегда собирались, когда уезжали в Москву. Это было продолжительное время, до самого моего призыва на флот.
Отчий дом на Верхней
Улица Верхняя берет свое начало возле улицы Нахимова, а заканчивается у склонов Тепе-Оба. По словам Виктора Ровицкого, в разные времена она носила разные названия: Гимназическая, Андре Марти, Высокая (во время немецкой оккупации). Здесь находится дом, в котором жили бабушка и дедушка Виктора Александровича с 1922 года. Его бабушка – Заслуженная учительница УССР Елена Ровицкая (Тауберг) и дедушка – потомственный дворянин, капельмейстер татарского духового оркестра, преподаватель музыки Владислав Ровицкий. В Феодосии в музее при храме Всех Святых можно увидеть информацию о прадеде Виктора Ровицкого и его бабушке, которая была попечителем церковно-приходской школы храма.
– Оркестр моего дедушки выступал на площади напротив фонтана Айвазовского, когда открывали памятник Александру III (сейчас на этом месте памятник Назукину). Моя бабушка Елена Васильевна была известной учительницей, – говорит Виктор Александрович, и показывает мне одну из грамот Феодосийского городского отдела народного образования от 1933 года. – А потом на нее одна из коллег написала кляузу, якобы она мыслит антисоветски. После этого бабушку арестовали и увезли в Симферополь. А Анна Никитична прислала за нами с матерью служащего галереи и верного помощника Фому Дорменко с «линейкой» (конный пассажирский экипаж. – Прим. авт. ). Он срочно забрал нас с вещами. Мы проживали на втором этаже галереи в одной из двух комнат Анны Никитичны, где потом располагались картины учеников художника. Вход в наши «апартаменты» был устроен по лестнице во дворе картинной галереи Айвазовского. Через девять месяцев бабушку выпустили, и мы вернулись на улицу Андре Марти.
С 1933-го года каждое лето к бабушке и дедушке в дом на Верхней из Москвы вместе с родителями приезжал отдыхать и годовалый Виктор Ровицкий. Сейчас он вспоминает об одном из таких приездов в отчий дом в 1941 году. Ночью 22 июня его семья приехала на отдых в Феодосию. А ранним утром для отца отпуск закончился. К дому примчался на мотоцикле посыльный, чтобы срочно отозвать отца к месту работы в Москву. Тогда 10-летний Виктор Ровицкий впервые услышал то, что держалось в тайне: его отец служит в звании подполковника.
– Провожать его не разрешили. Но он успел сказать нам на прощанье: «Самое главное – держитесь наших бабушки и дедушки». Помню начало оккупации Феодосии, вражеские воздушные налеты. Из нашего дома было видно, как во время бомбёжки снаряд попал в здание бывшего краеведческого музея на горе Митридат. А осенью, перед фашистской оккупацией города, нашу семью эвакуировали. Но не всех. Мать пробилась в вагон эшелона, ей через окно просунули мою маленькую сестру, а меня не успели. Поезд ушёл, а я остался на перроне. Но вспомнил наказ отца, пошёл пешком назад, в дом к бабушке с дедушкой. А после Керченско-Феодосийской операции, из города меня вместе с несколькими детьми военнослужащих вывез капитан-лейтенант. На катере нас отправили в Новороссийск, потом в эшелоне – в Москву, где меня встретил отец.
Отец Виктора Ровицкого работал в ЦАГИ (Центральный аэрогидродинамический институт имени профессора Н Е.Жуковского. – Прим. авт.), куда его пригласил товарищ по увлечению планеризмом на горе Клементьева и будущий основоположник практической космонавтики Сергей Королёв. Здесь работали внук Айвазовского Константин Арцеулов, известный авиаконструктор Андрей Туполев, советский летчик-испытатель Валерий Чкалов. Именно здесь за разработку под руководством конструктора Туполева первого советского пассажирского реактивного самолёта ТУ-104 весь отдел, в котором работал отец Виктора Ровицкого, получил государственную премию и автомобили «Москвич».
Фома Дорменко
Виктор Александрович отдельно рассказал и о Фоме Дорменко – потомственном слуге семьи Айвазовских.
– Он был одним из спасителей не только картин Айвазовского, но и самой Анны Никитичны, и всей галереи в послереволюционный период и во время оккупации, во многом рискуя свободой и даже жизнью. Я это точно знаю по рассказам очевидцев тех событий, таких как мой дед, Владислав Францевич, старожилов Феодосии, Москвы и Санкт-Петербурга, – уверен Виктор Ровицкий.
Фома Дорменко был сторожем галереи, единственным «официальным лицом», получающим жалованье от городской управы до революции. И при советской власти охранял галерею, причем во все времена он это делал в самом широком смысле этого слова. Проживал тут же – во дворе во флигеле. Хотя дом его жены, в подвале которого ему удалось спрятать рулон картин Айвазовского во время оккупации, находился в конце улицы Галерейной.
– Копии картин Айвазовского, которые Фома Дорменко со временем смог писать даже по памяти, что, бывало, он и делал, сидя у входа в галерею, «разлетались, как горячие пирожки». Настолько они были хороши и пользовались большой популярностью. Копии полотен великого мариниста, с подписью «Ф. Дорменко», зачастую украшали стены зданий феодосийских санаториев, других учреждений и частных лиц, – вспоминает Виктор Александрович.
Сила слова Топорова
Во время нашей беседы Виктор Александрович рассказал и о встрече с Адрианом Топоровым, который приезжал на отдых в Феодосию в 30-х годах. Адриан Топоров(1891-1984) – советский писатель, литературный критик и публицист, просветитель, учитель, эсперантист. Корпуса Феодосийского санатория, где он лечился, были украшены копиями с картин И.К. Айвазовского. На копиях значились подписи: «Ф. Дорменко»… Во время своей поездки в Феодосию Адриан Топоров был ошеломлён неподобающим отношением феодосийцев к памяти своего земляка, когда пообщался с супругой Айвазовского и увидел состояние мест, связанные с художником, – дом, в котором он родился, его могилу в захламлённой ограде и фонтан-памятник «Доброму гению», установленный в 1890 году. Вот что пишет об этом журналист Топоров:
«…Прослышал я, что ещё жива была вторая жена великого художника – Анна Никитична. Задумал добиться у неё аудиенции. В знаменитой галерее я заметил сидящего у двери большого зала глубокого старичка со слезящимися глазами. Спросил его:
– Нельзя ли как-то попасть на прием к Анне Никитичне? Я – журналист. Возмущён оскорбительным отношением местных властей к памяти Ивана Константиновича. Хочу об этом написать в московской газете… А вы, дедушка, кто будете?
– Я – Фома Дорменко.
– А! Это не вы ли написали с картин И.К. Айвазовского копии, что висят в зданиях санатория?
– Я, я…
– Как же вы научились рисовать?
– А я ещё мальчишкой поступил к Ивану Константиновичу в услужение. Краски ему тёр, кисти мыл и ещё кое-что делал. Ну, около него и сам приучился малевать, а он подсказывал, как и что надо… И до самой смерти Ивана Константиновича я при нём состоял. И теперь вот охраняю галерею. Квартирку во дворе во флигельке имею.
– Как вас зовут?
– Фома Игнатьич был…
– Дорогой Фома Игнатьевич, похлопочите, пожалуйста, чтобы Анна Никитична приняла меня для беседы. Я недолго буду утруждать её.
– Да, Анну Никитичну нынче обижают. Стеснили и не обихаживают квартирку. Всё в комнатках её облезло, и печи дымят, и холодно зимой.
На следующий день, по уговору с Фомой Игнатьевичем, я пришёл к нему во флигель. Он провёл меня к Анне Никитичне. В кресле сидела величавая старуха в пышном тёмном платье. На голове – торжественная кружевная наколка. На красивом породистом лице Анны Никитичны ещё не потух румянец.
Познакомились. Я высказал свои впечатления от виденного на местах, связанных с именем Ивана Константиновича. Горько жаловалась Анна Никитична на забвение завещания художника. Потрясло её последнее постановление горсовета о снятии с бывшего главного фонтана скульптуры «Доброму гения». О ней Анна Никитична вспоминала:
– Город страдал без питьевой воды. Из моего имения Субаш, за 25 вёрст отсюда, мы с Иваном Константиновичем проложили трубы и пустили в город пресную воду из колодцев Субаша. Хорошая вода!.. Построили фонтаны. Благодарные жители Феодосии узнали, что от меня всё это пошло, и поставили памятник «Доброму гению». Посмотрите, какой он был… На фотографии стояла прелестная молодая женщина. В протянутой руке она держала чашу, из которой в бассейн лилась вода. Эту воду брали и пили горожане.
– А позавчера, – продолжала Анна Никитична, – свергли статую и бросили в подвал галереи… В 1930 году у нас пышно отмечали 50-летие галереи и 30-летие со дня смерти Ивана Константиновича. Было сказано много хороших слов о нём и обо мне. Обещали увеличить пенсию. Но … юбилеи прошли – и всё осталось по-прежнему. Нужда заставила продать все вещи Ивана Константиновича, которым место в музее. Даже кровать, на которой он умер… А сколько было одних подарков ему с двухсот выставок его картин по всему свету! Да от знаменитых людей, которые гостили у нас в этом доме! Да спасибо Фоме Игнатьевичу хоть за то, что он спрятал картины галереи во время Гражданской войны, а потом передал их Советской власти. Сетования Анны Никитичны были справедливы. Квартиру её давно не ремонтировали. А статую «Доброму гению» я видел брошенной на пол в подвале…»
«С тяжёлым чувством покинул я спутницу жизни великого поэта моря, пообещав заступиться за неё в центральной прессе. Слово свое сдержал: срочно приготовил гневную статью. О волоките с этим моим детищем хорошо рассказано в примечании «От редакции»:
«Товарищ Топоров принёс нам своё письмо после многочисленных мытарств, которые оно претерпело в разных московских учреждениях. Сначала он принёс его в редакцию журнала «За коммунистическое просвещение». Оттуда его переправили в Наркомпрос (музейный отдел). Работники Наркомпроса переслали письмо в Музейный сектор Комитета по делам искусств при СНК СССР. После целого месяца неудачных попыток тов. Топорову удалось, наконец, дозвониться в Музейный сектор и выяснить, что письмо передано в газету «Советское искусство» тов. Плоткину, который обещал «на основе этого письма» написать статью. После опубликования этой статьи Музейный сектор Комитета по делам искусств обещал принять меры.
Далее следуют многократные посещения тов. Топоровым редакции «Советского искусства». Сначала был в отпуску Плоткин. Потом он появился, но заявил, что письмо не будет опубликовано, а из него «будет взято лишь несколько строк». Далее статья попала к сотруднику редакции Басехису. Четыре раза ходил к нему тов. Топоров, пытаясь хотя бы получить письмо обратно (на опубликование надежды уже не было). Лишь в пятый раз письмо вернули, причём Басехис заявил: «Мало ли таких дел, как в Феодосии?..»
В конце концом статью опубликовали в газете «Комсомольская правда» № 37 в 1937 году. Как пишет автор, крымские руководители быстро устранили все безобразия, о которых шла речь в статье. Анне Никитичне увеличили пенсию, благоустроили квартиру, привели в порядок фонтаны… По словам Топорова, за эту статью много благодарственных писем получили и редакция, и сам автор. Благодарили автора и Анна Никитична, её родные и рабочие Феодосии.
Не королева, но принцесса
Виктор Ровицкий окончил школу в 1949 году. По 1951 год служил на флоте матросом. Курсанта дважды отчисляли из Ленинградского высшего военно-морского училища. Официальная причина, которая указывалась, – недисциплинированность. А правда стала известна намного позже. Родной дядя Виктора Ровицкого, будучи курсантом Одесского морского корпуса, участвовал в эвакуации из Крыма военнослужащих Русской Армии генерала Врангеля и был вывезен в Бизерту. После жил и умер в Париже. Несколько лет назад Виктор Александрович во время туристической поездки во Францию посетил его могилу, которая находится рядом с известным русским писателем Иваном Буниным.
Во время второго по счёту отчисления из военного училища Виктор Ровицкий попал в экипаж корабля, основную часть которого составляли матросы – бывшие заключённые да четверо отчисленных из училищ курсантов. В общем, как шутит мой собеседник, – «флотская пена».
– А вот английскому языку в морском училище нас обучали на «отлично». Поэтому когда офицер спросил, кто может свободно изъясняться по-английски, мы сказали, что можем. Погрузили нас на грузовичок и привезли на базу флота в Балтийск, Калининградской области, бывший город Пиллау.
Экипаж крейсера «Свердлов» переодели в новую матросскую форму и после череды нескольких инструктажей дали приказ идти в Лондон для участия в морском параде по случаю коронации Елизаветы II. Торжественная церемония коронации принцессы Элизабет Александры Мэри Виндзор, так назвали при рождении будущую королеву, была назначена на 2 июня 1953 года. 7 июня 1953 года крейсер «Свердлов» покинул Балтийск и взял курс на Спитхедский рейд для участия в морском параде. Самый высокий, под два метра ростом, Виктор Ровицкий был в строю правофланговым – тем, на кого держит равнение шеренга матросов.
В Лондоне несколько раз экипаж отпускали в увольнение для посещения достопримечательностей. На неделю пребывания были выданы английские фунты: матросам по 2-3, офицерам по 10, что соответствовало в то время полуторамесячному окладу младшего офицера.
– Корабль посещала делегация с послом в Великобритании Яковом Маликом. С ним была целая кавалькада высокопоставленных гостей и нарядных дам. Англичане могли осмотреть корабль, познакомиться с экипажем и русской кухней, – вспоминает мой собеседник.
В один из дней к матросу Ровицкому, стоявшему первым у трапа, подошла изысканная дама в великолепном пышном белом платье и поинтересовалась, кто он, откуда, сколько служит. Отказавшись от переводчика, моряк на отличном разговорном английском поддержал светскую беседу.
– Мы все подумали, что это королева. Она была очень удивлена. Наверное, потому что простой советский матрос знает английский язык, – смеётся Виктор Александрович.
О том, что это была не королева, а её сестра, принцесса Маргарет, сделавшая после бала для офицеров в знак любезности ответный визит на борт крейсера, матрос узнал только лет двадцать пять назад…
«Налетели вдруг дожди, наскандалили…»
Виктор Александрович поделился интересной историей о том, как в Феодосии хотели провести троллейбусную линию. Тогда он занимал должность руководителя головного отдела в научно-производственном объединении Министерства электронной промышленности в Москве. По поручению генерального директора он приехал в Феодосию, чтобы передать первому секретарю Феодосийского горкома партии Евгению Костюку письмо с ходатайством выделить в городе землю под строительство профилактория.
– Я привез письмо от своей московской богатейшей фирмы, что мы хотим в Феодосии купить большой участок, чтобы построить профилакторий для своих сотрудников. В один день от Костюка пришла машина, меня забрали и повезли показывать участки, которые был готов выделить город под строительство. Мне предложили школу им. В.Коробкова, музыкальную школу №1, место на Золотом пляже и фабрику игрушек. Остановились на последнем варианте. Недалеко от моря, за городом, большая территория… За выделение земли мы обещали Феодосии построить троллейбусную линию. Чтобы была не хуже, чем в Ялте. По проекту она должна была идти из центра, с площади от здания «Крымтелекома» до Золотого пляжа, – вспоминает Виктор Ровицкий.
Проект начал воплощаться в жизнь. Уже на московском троллейбусном заводе по чертежам были изготовлены два троллейбуса, куплены и привезены столбы, провода и другие необходимые материалы. Однако произошел курьёзный случай.
– В следующий раз гендиректор прислал в Феодосию своего заместителя. Стояла осень. Как раз тогда всё время лил дождь, на улице стояла сплошная слякоть. Этот человек приехал и доложил генеральному директору, что в Феодосии постоянно идут дожди, холодно. Возмутился: «Да какой же это курорт?» Выслушав отчет своего зама, директор отказался от дальнейшего финансирования проекта и перенес строительство профилактория на Кавказ. Вот так и не построили троллейбусную ветку в Феодосии, – смеётся Виктор Александрович.
Со своей супругой Натальей Николаевной, которая сейчас, к большому сожалению, уже не с ним, Виктор Александрович прожил более полувека. У него трое детей, двое внуков и семеро внучек, две правнучки. Во время нашей встречи с этим почтенным человеком, которая продолжалась около четырёх часов, меня не покидало чувство удивления. Понимала, что в этих интересных воспоминаниях – только малая часть, лишь крупинка большой и яркой судьбы человека. Встреча наша пролетела незаметно. Говорят, характер передаётся с генами. И в этом не было никаких сомнений. В конце беседы Виктор Александрович, не обращая на попытки его остановить, с трудом опираясь на трость, поднялся и галантно поцеловал мне руку. А я, пожав его руку, пожелала Виктору Ровицкому здоровья еще на сто лет, радости от окружения родных и друзей, и пообещала еще заглянуть в гости.
Эвелина ПОРТНАЯ, фото из архива семьи