МАМА

Из архива газеты “Победа” №44 от 20 апреля 2010г.

Мама моя родилась в деревне Белоречье Можайского района Московской области. После возвращения отца (моего дедушки) из заключения – он строил Беломоро-Балтийский канал – в 1938 году семья переехала в Мурманск. Там мой дед Гаврила Васильевич ловил рыбу, а бабушка работала в горбольнице.

Маме в начале войны было тринадцать лет. Сегодня этого просто не понять – худенькая, вечно голодная маленькая девочка четыре года под бомбежками днем шила гимнастерки в военной мастерской, а вечером ухаживала за ранеными в больнице. Мурманск по официальным данным – город, который во время войны 1941-1945гг. дольше всех находился под бомбежкой. Это был единственный фронт, где немца прочно остановили в 70 километрах от города. У врага было пятикратное превосходство в живой силе. Для захвата Мурманска и Полярного (главной базы Северного флота) гитлеровцы бросили горных стрелков, которые прошли пол-Европы, воевали в горах Греции и Норвегии.
Одновременно перед другими немецкими частями была поставлена задача перерезать Кировскую железную дорогу, соединяющую заполярный порт с центром страны. И хотя на мурманском направлении отборным немецким частям противостояли бойцы Карельского фронта и военные моряки, не имевшие опыта ведения войны в горах, они остановили противника. Не сумев с ходу захватить Мурманск, гитлеровцы начали яростный воздушный штурм. Всех маленьких детей, в том числе и мою тетю Аню, вывезли из города. Очень злобствовала летчица-немка, которая на «мессере» гонялась даже за одинокими фигурами детей и женщин. Когда ее самолет сбили, то мама ходила смотреть на ее «летак» и на ее длинные волосы.
Бомбежки следовали одна за другой, но активная работа в городе ни на минуту не прекращалась. Мурманчане тушили пожары, разгружали транспорты с военными грузами, восстанавливали железнодорожные пути, лечили американских моряков и английских летчиков. Сюда, в холодный Кольский залив, гольфстрим приносит теплые воды с дальних берегов Мексики и делает мурманский порт незамерзающим. Он открыт круглый год, принимает и отправляет корабли любого тоннажа из Латинской Америки, США, Европы, Африки.
В первый год войны деда Гаврилу Васильевича не призвали в армию, и он занимался обеспечением рыбой жителей города и бойцов. Только я не знаю, чем же работа рыбаков отличалась от участия в боевых действиях? В войну скалистый берег Баренцова моря в Котовском заливе был вдвойне опасен – об него в темноте (огней не включали, чтобы не стать мишенью) или при сильном шторме можно было разбиться; или немцы могли обстрелять. В кромешной темноте, да еще при колючем, обжигающем ветре, прозванным «мордотиком», рыбаки опускали и поднимали трал. Разделывали рыбу на ощупь в ледяной воде (не каждый человек поверит в такое).

Имя Александра Николаевича Андреева в Феодосии знакомо очень многим – работа у него была такова, что находился на виду. Пять лет возглавлял крупнейшую в городе комсомольскую организацию завода «Море», где в 1962 году начал свой трудовой путь как сборщик, был на партийной и советской работе – заведующим орготделом горкома партии, первым заместителем председателя горисполкома.
В преддверии Великой Победы Александр Андреев предложил нашей газете рассказ о своей маме – как девочка-подросток прошла через кромешный ад бомбежек Мурманска, как жило и боролось с врагом Советское Заполярье.

Мы после войны часто приезжали к бабушке из Полярного – в её маленькую уютную комнату №1 в квартире №5 двухэтажного деревянного дома на Кольском шоссе,41, где она жила и во время войны. На втором этаже жил Генка – наш приятель. Отец регулярно – раз в неделю – его порол, и тот орал так, что весь дом слышал. Генкин отец был фронтовик. Он сильно кашлял и рассказывал нам, что легкие свои оставил на Кольских сопках. Воевал в 205-м стрелковом полку, где ему приходилось с бойцами сооружать укрепления из камней и валунов. Укопать северную землю было невозможно, и окопов там не было. Лежать же бойцам на этих камнях было очень холодно.
…Полярный день на Крайнем Севере – самый длинный. Незаходящее солнце несет в летнее время круглосуточную вахту, и порой не сразу отличишь, когда кончается день и наступает ночь. А на войне кажется, что день, день, день, и все ходят какие-то «вареные»…
По официальным данным, на Мурманск фашистской авиацией было сброшено 4100 фугасных и 181000 зажигательных бомб. Местные статистики разделили смертоносный груз на число жителей заполярной столицы. Оказалось, что на каждого мурманчанина приходилось в среднем до семи бомб. В статье газеты «Известия», посвященной учреждению медали «За оборону Советского Заполярья», отмечалось, что немцы бомбили Мурманск с таким же диким ожесточением, какое видел разве что Сталинград.
Городские жители не знали более тяжкого лета, чем в 1942 году. В день объявлялось по десять-двенадцать, а то и по шестнадцать воздушных тревог. Мама со своими работницами бежали в сопки, так как больше негде было укрыться. Бывало так: диктор не успеет произнести «Граждане, воздушная тревога!» – а юнкерсы уже над городом, ведь лететь им с норвежских аэродромов было считанные минуты. Мурманчане, потерявшие жильё, лепили землянки. На окраине города у сопок возникли целые земляные поселки.
Отбомбившись, самолеты с крестами возвращались на свои базы, почти не неся потерь. В городе было мало зениток. От пожара, который разгорелся при налете 3 июля, выгорело то, что уцелело от предыдущих бомбежек. Почти весь город был разрушен. Загорелись на территории порта склады с грузами, но их отстояли, огонь потушили. А коль причалы и железная дорога работают – значит, порт сохраняет свое значение. Только тогда противовоздушная оборона Мурманска получила сто зенитных пушек. Вместе с ними прибыл на Север и мой отец – он был ранен, контужен, награжден боевым орденом, медалью «За оборону Советского Заполярья». Здесь он увидел лежавший в руинах город: разбитый Дом культуры, уничтоженные кинотеатр, школы, многоэтажные дома…
…С фронта дед Гаврила Васильевич шлет треугольное письмо не бабушке, а моей маме, где пишет: «Здравствуй, многоуважаемая дочка Маруся». Может быть, неслучайно и я, будучи полгода запевалой в роте, когда мы шли строем, запевал песню о маме, хотя командир роты обещал на «губу» посадить за эту, на его взгляд, непатриотическую песню.
Ой ты, мама, моя мама,
Выслушай меня ты,
Не ходи, не ходи со мною, мама,
До военкомата.
И не стой, не стой печально,
Прислонившись к тыну,
И не плачь, и не плачь потом ночами
По родному сыну.
Буду я боец отличный,
Может, даже летчик,
И никто, и никто потом не скажет:
«Маменькин сыночек».
А когда мы завтра строем
Двинемся в дорогу,
Помаши, помаши ты мне рукою
С нашего порога.