Говорят, что газета живет один день. Это не так. И доказательством тому – годовые подшивки «Победы», бережно хранящиеся в редакции и вызывающие неподдельный и неугасающий интерес у жителей и гостей города, история которого отражена на страницах периодического издания.
Главным событием уходящей недели стала памятная встреча в Комсомольском парке, посвященная 33-й годовщине вывода советских войск из Афганистана. Участие феодосийцев в афганской войне – это и тема сегодняшней ретрорубрики. Предлагаем читателям вспомнить одну из публикаций в газете «Победа» № 16 от 13 февраля 2014 года. Это очерк Ларисы Семёновой о нашем современнике, воине-интернационалисте Викторе Винникове.
Лёгкое перо прекрасного журналиста и достойнейший герой для газетной публикации! Что может быть лучше для газеты, уважающей себя и своего читателя?
В феврале 1986-го, почти 30 лет назад, молодой комбайнер из Советского района взял в руки сапёрный щуп в афганских горах.
Особое чутьё сапёра
Кому в 18 не хочется полихачить? Особенно если ты – самостоятельный деревенский парень.
– У нас одноклассник в Афгане, Игорь Качкуркин, – запетушились Витя с другом Андреем Кревелем на призывной комиссии, демонстрируя желание навести там шороху за своих.
Их и отправили в Афган, но не к Игорю и не вместе. Витя попал в 271-й отдельный сапёрный батальон в Баграме. В годы афганской войны этот древний город был крупнейшим аэропортом и военно-воздушной базой ВВС СССР.
Знакомые Виктора, прошедшие мирную армейскую школу, не раз удивлялись, что новобранцев-сапёров забросили в зону боевых действий после коротких трёхмесячных курсов в пограничном узбекском Термезе. Их натаскивали «чуять мины» не на тренировочных полях по нашу сторону Речки, а прямо на войне. Как и тысячи других вчерашних школьников, которых, не жалея, бросали сразу под пули.
Возможно, для сапёров столь жёсткая школа была спасением. Специалисты говорят, что они, выполняющие свою опасную работу на передовой, просто вынуждены обучаться навыкам разминирования в тяжёлых условиях. Иначе у них останется мало шансов на выживание. Сапёр, как известно, ошибается только один раз. На узких тропах афганских перевалов ошибка стоила жизни тем, кто позади.
– Один мой неверный шаг, и погибнет товарищ, идущий за мной. Как потом с этим жить? – качает головой бывший сапёр.
У новичка в такой передряге только один выход: вырабатывать мгновенную реакцию на опасность, продумывать каждый свой жест, воспитывать в себе железную выдержку.
– У сапёра чутьё намного больше, чем у обычного человека, – учили «старики». – Пускай в ход не только щуп или руки. Напрягай каждую жилку. Будешь «шарить», значит, выживешь.
Новичок шёл по заминированной местности между двумя «дедами» и напряжённо всматривался в каменные осыпи, нет ли там мин.
– Вот она, – тихонько толкал в плечо старослужащий.
Зато потом, когда жёсткая учёба закончилась и пришло время ходить без страховки, Виктор ни разу не проглядел замаскированную в земле «тихую смерть».
– За моей спиной ни одна мать не плачет! – оценивает он свою сапёрскую работу, которую делал на совесть, каждый день рискуя своей жизнью, чтобы сделать безопасной жизнь других.
Война не щадила ни его, ни товарищей. Коварно просачивалась из каждой расщелины, искала лазейки, чтобы поразить ненасытным жалом. Душманы минировали практически всё – дороги, автомобили, склады в пещерах и даже ишаков, вольно разгуливавших по обочинам троп.
На глазах Виктора при разминировании фугаса на Файзабадской операции 1986 года подорвались сержант Виктор Тамчишин и лейтенант Александр Кислов, недавний выпускник Тюменского инженерно-командного училища. Они попытались обезвредить мину, поставленную «на неизвлекаемость».
– Неизвлекаемую мину трогать нельзя, можно лишь взорвать на месте. У «духов» тоже были хорошие учителя. Они им показали хитрые заряды. Научили ставить головоломные мины на бойцов, на машину в колонне, на третье колесо БТРа и так «запудривать», чтобы не осталось малейших следов, – вспоминает бывший сапёр.
Мятежников натаскивали в пакистанских спецлагерях иностранные инструкторы, прежде всего американские, у которых был опыт минирования вьетнамских дорог. Мины «духам» доставляли караванами из Пакистана и распределяли между бандами. Американские, шведские, английские, итальянские, бельгийские, чехословацкие. Однажды в горах батальон Виктора обнаружил вражеский склад с противопехотными минами чехословацкого производства и китайскими реактивными снарядами с фосфорным зарядом, от которого горят скалы и плавится металл. На долгие годы они дали подписку о неразглашении, чтобы не бросить тень на социалистическое содружество. Хотя уже тогда для многих не являлось секретом, что Чехословакия была вторым после СССР поставщиком оружия в пределах соцлагеря, и через третьи страны оно свободно попадало в Афганистан.
Салам, бача, вот мы и встретились с тобой…
До войны Виктор Винников с полной отдачей убирал хлеб в передовой комсомольско-молодёжной бригаде. Пшеница споро ложилась в валки, хлебное поле окутывало ароматом травы и пыли. К концу дня приятная истома охватывала тело, наполняла радостью от рекордных намолотов.
В Афгане раскалённый зной пах опасностью, тревогой и чем-то невыразимо чужим, от чего щемило сердце. Глинобитные строения кишлаков преследовали специфическим запахом бедноты. Горный воздух был вкусным и опьяняющим, но тоже – не своим, как будто здесь, за Речкой, как все звали Амударью, по которой у Союза проходила граница с Афганистаном, что-то невыразимо менялось.
Постепенно он привык к глухим взрывам мин, постоянной игре со смертью. В колонне знали: если нарвутся на засаду, первыми погибнут сапёры. Постоянный риск до автоматизма отточил сноровку, как каменные глыбы – сапёрный щуп.
На перевале Саланг им не хватало процентов 30 кислорода. Стратегический перевал, связывающий север и центр страны, был предметом особой заботы наших сапёров. Через него шла дорога, жизненно важная для экономики Афганистана. Ещё с древних времён тут тянулись караванные тропы. Предполагают, что сам Александр Македонский пересекал этим путём горный массив Гиндукуш.
– Раз мы ушли за перевал и на месяц «исчезли», – улыбается Виктор.
Его правило – о тяжёлом не говорить. Наверное, это правильно. Как передать, что переживаешь при виде изуродованных ребят, снятых душманами на посту, или когда тащишь такого же сапёра с оторванными ногами.
– Не буду рассказывать, – страшно, – пресекает он любые расспросы и отвлекает экзотичными сценами местного быта.
Им с товарищами приходилось общаться с «афганцами» на днях перемирия и даже побывать на местной свадьбе.
– Жениху было 14 лет, – смеётся Виктор. – Гости-мужчины гуляли на втором этаже дувала, женщины – отдельно внизу. – Жених заплатил за невесту выкуп 80 тысяч афганей, но увидит её через год, когда построит свой дом, обставит всей утварью, обзаведётся скотом.
В момент свадьбы на второй этаж поднялись «бородатые» и тоже сели за столы.
– Не скрою, холодок по спине пробежал, – признаётся воин-«афганец». – Свадьба – это перемирие, но кто знает, что у «духов» на уме.
Первую бороду он тоже отпустил в Афганистане. С рейдов возвращались обросшими, как душманы.
Тридцать боевых операций и три длительных рейда оставили на нём много отметин.
– Две контузии, два ранения, – спокойно перечисляет Виктор.
Взрыв был такой силы, что его выбросило из боевой машины разминирования на несколько десятков метров. Друзья вынесли из-под обстрела. Об этом Виктору пришлось вспомнить на днях, когда проводил урок мужества во второй школе. Чтобы ребята поняли, какая страна посылала своих бойцов в Афганистан, он перечислил 15 республик бывшего Союза.
– Вы их все помните?! – изумилась одна из школьниц.
– Помню, девочка, – ответил Виктор. – Потому что это – мои друзья, с которыми два года делил хлеб и порох. Узбек Кахрамон Маматкулов, грузин Бежан Цурцуния, украинец Юра Кузьменко из Житомира, молдаванин Вася Скроб. Когда меня взрывом выбросило из машины, я очнулся и увидел, что меня волочит Кахрамон. Тащит и ругается: «Тяжёлый, хохляра». Никто не обижался на «хохла» или «узбека». Наоборот, это грело, как ласковое слово. Как в семье или компании друзей. Мы знали главное: что друг друга не бросим. Всех порвём, но без своих не уйдём.
Среди трёх десятков боевых операций у Виктора два выхода по возвращению военнопленных. Особо запомнился первый:
– Я был солдат, в переговорах участия не принимал. Но вместе со всеми напряжённо ждал. Потом мы немного расслабились, разогрели тушёнку. «Духи» тоже засуетились с едой.
Пленный вышел – голову вниз, в тряпье, худой. Перепрыгнул через арычок и оказался у своих.
– Ему сразу накинули на плечи бушлат и увели в «броню». Можно догадаться, что он пережил в афганском плену. Сломали жизнь… – вздыхает Виктор. – А на втором выходе по возвращению военнопленных была опасность не вернуться всем, так плотно нас обложили «духи». Но не тронули.
Он держит эмоции «на замке». И только со своими иногда оттаивает. У всех шурави, какими бы бесстрастными ни казались, душа рвётся к рёву техники, рокоту «вертушек», запаху солярки и дыма, друзьям в выгоревших гимнастёрках с белыми следами солёного пота. Они по-афгански называли друг друга бача, что в переводе – парень. «Салам, бача, вот мы и встретились с тобой, салам, бача, как поживаешь, дорогой?» – заползают в сердце слова песни. То, что это не песенный образ, а правда, Виктор испытал на себе.
Виват всем вам, шурави!
У него была ситуация, когда уже через несколько десятков лет после Афгана надёжное плечо бача ещё раз выручило его в жизни.
– Большое спасибо всем, кто помог в лечении моей жены, – говорит воин-интернационалист.
Он и сам такой же: в любой момент придёт на помощь, не жалея майна.
– Таких людей сегодня мало, – сказал один молодой человек, слушая рассказ «афганца».
Да, таких максималистов почти нет. Большинство время отрихтовало, а он – всё тот же отважный парень с крестьянской закваской. Правда, очень сдержанный, будто до сих пор идёт по минному полю.
Своей главной наградой воин-«афганец» называет медаль «За отвагу», полученную в Афганистане:
– Считаю, лучше награды нет. Это самая дорогая, самая солдатская, самая настоящая медаль. Она даётся только за отвагу.
Там, в Афганистане, они часто смотрели на небо и на фотографии матерей и любимых.
– Крестов у нас не было, икон тоже. Надо было к кому-то обратиться, попросить. Мы говорили, что чувствовали: Господи, спаси нас! Дай нам выжить. И каждый доставал самое дорогое, что у него было на тот момент. У Кахрамона был оберег, зашитый в кожаном футлярчике. У нас – фотографии.
Он выжил в этой бойне, сохранил друзей. И теперь вместе с «афганцами» старается сберечь те основы, цену которым проверил в боях.
– В Афганистане мы все были братья: украинцы и русские, узбеки и грузины, – повторяет бывший сапёр. – Я после дембеля заехал к Кахрамону в Терзмез. Встречали как родного сына.
После Афгана ему довелось поработать на Севере, в суровых краях для настоящих мужчин. Но никогда и нигде он не испытывал такого, как на родном хлебном поле.
– Когда колосья ложатся в валок, душа такой заряд получает. Что ещё нужно человеку, если Бог дал ему хлеб и солнце.
Через два дня Виктор придёт с боевыми друзьями к памятнику «афганцам» в Комсомольском парке. «Виват!» – полоснёт сердце любимая «афганцами» песня про шурави. Он будет слушать, и в воспоминаниях уходить с ротой разминирования по каменистым осыпям афганских склонов.