Вилла на берегу океана

1915 год Волошин провел во Франции. Он оказался отрезанным от России театром военных действий Первой мировой войны.

В Париже у него появились новые друзья, и среди них поэт и меценат Михаил Осипович Цетлин и его жена Мария Самойловна. Они принимали активное участие в деятельности партии эсеров и после революции 1905 года вынуждены были жить за границей. Это были состоятельные люди, им принадлежала чайная фабрика. Они имели виллу в Биаррице – одном из самых фешенебельных курортов Франции на берегу Бискайского залива.
13 июля 1915 г., по приглашению Цетлиных, Волошин приехал в Биарриц. Первыми впечатлениями поделился в письме к матери: «Тихо, хорошо, безлюдно. Похоже на Коктебель. Отдыхающих нет. Все громадные отели стоят или пустые или под лазаретами. Вилла отделена от остального города и пляжа огромным Hotel du Palais (дворец Наполеона III). Против пляж. Пустой. В море скалы. Дом так же близко к морю, как в Коктебеле: раздеваешься дома, накидываешь халат и идешь босиком в море». Сообщил адрес: Biarritz. Rue des Vagues. Villa Les Mouettes (Биарриц. Улица Волн. Вилла Чаек). Но найти виллу в современном Биаррице оказалось непросто.
Помог портрет хозяйки, написанный художником Валентином Серовым в 1910 году на этой вилле. К сожалению, у этого портрета непростая судьба. Он был украшением большой коллекции. Цетлины очень им дорожили, никогда не расставались. Мария Самойловна разделять коллекцию даже между любимыми детьми, а тем более продавать не хотела. Решила передать все городу Рамат-Ган (Израиль), получив на то согласие всех детей. Портрет в 2003 году даже побывал в Москве – в Третьяковской галерее. Но в 2014 году муниципалитет города продал его за 14,5 миллиона долларов на аукционе «Кристи». Был скандал. В настоящее время его местонахождения неизвестно.

Серов написал М.С.Цетлин на фоне открытой в сторону океана двери.
Для нас важна на этом портрете одна деталь – скала-остров за спиной Марии Самойловны.
Волошин тоже обратил внимание на эту скалу. Она запечатлена и на его акварелях.
Найти скалу такой необычайной формы на пляжах Биаррица уже не составляло труда. Она находится напротив пляжа Мирамар. Называется Roche Ronde (Круглый камень). Подобно Золотым воротам Кара-Дага эта скала имеет сквозное отверстие. Напротив скалы находится несколько вилл, одна из которых называется «Вилла Чаек». Её и купили Цетлины в 1910 году.
Вилла расположена на самом берегу океана. Здесь большие приливы и отливы, бывают громадные волны. Волошин жил на полном пансионе. Кормила консьержка – очень милая гасконка – испанскими и провансальскими блюдами. Пожалуй, впервые в жизни поэт жил в таком комфорте.

Правда, некоторое напряжение возникало в отношениях с жившей там же художницей Маревной (Марией Брониславовной Воробьёвой-Стебельской). У нее детская наивность смешивалась с неуравновешенность и нетерпимостью. Волошин понимал, что она страшно изломана обстоятельствами ее жизни и терпеливо сносил все ее капризы. Позднее она написала: «Я проводила дивные часы, слушая его рассказы, пока не засыпала».
После ее отъезда Волошин жил тихо и уединенно. Около дома – пустынный пляж, а дальше во время отлива совсем дикий и скалистый. Но мест для прогулок не было. Если отойти от этого берега – сразу возникали «автомобильно-ресторанные ужасы и дамы цвета танго».
Рисовать с натуры тоже было невозможно. Бдительные жители человека с карандашом и красками сейчас же принимали за немецкого шпиона и доносили. Выручал муж консьержки – тайный агент полиции.

Окна комнаты Волошина выходили на море. И он стал рисовать волны. В Коктебеле, сколько ни смотрел на море, – никогда не решался писать его. А в Биаррице, долго наблюдая за волнами, уловил их закон и «жест», начал передавать их рисунок и движение.

Но, несмотря на уединение и прекрасную обстановку, на душе было беспокойно, тревожно. Война и русские неудачи на фронте все время не давали покоя.
В письмах к близким он делился мыслями о смысле войны, о причинах, которые привели к невиданной до той поры мировой трагедии. Война стала и главной темой его стихов, которые начали складываться в цикл, получивший название «Annо Mundi Ardentis» («В год пылающего мира»). Первые стихи ничем не выдавали русского происхождения автора. В них тревога о судьбе Парижа, скорбь о разрушенном соборе в Реймсе. Но вот в середине августа стала нарастать тревога о России: «Судьба России лежит пеплом на всех мыслях. Думаю. Молюсь».

17 августа появляется стихотворение, в котором он обращается к России и ее вере.
Сильна ты нездешней мерой,
Нездешней страстью чиста,
Неутоленной верой
Твои запеклись уста.

Дай слов за тебя молиться,
Понять твое бытие,
Твоей тоске причаститься,
Сгореть во имя твое.

Волошин несколько раз просил позволения продлить свое пребывание в Биаррице у Цетлиных, которые в тот год так и не приехали: «В Париж пока не тянет», «Внутри прорастают стихи». Это осень была очень плодотворной для его поэзии. Но стихи были далеки от военной романтики, «ура-патриотизма», характерного многим поэтам в это время. Волошин не «судил, кто прав, кто виноват», а стремился «понять, исчислить те силы, что составляют войну». Осмыслить свершающееся в исторической перспективе. В стихах тревога о судьбе всей страны и его друга, ушедшего на фронт художника Константина Богаевского.
Получив гонорар за перевод стихов Верхарна, Волошин «по случаю» купил велосипед и смог осуществить свою давнюю мечту – поехать в Испанию, до границы с которой было всего тридцать километров. Поездку долго откладывал «все мешало: то денег не было, то погода, то границу запирали, то дела в России были так жутки, что боялся на несколько дней остаться без газет».
Наконец в октябре совершил восьмидневное велопутешествие, заслуживающее отдельного рассказа. Затем еще две недели зарисовывал свои испанские впечатления.
Ему жалко было расставаться с Биаррицем. «Здесь мне не радостно – писал он, – но жаль расставаться с одиночеством. У меня все больше растет с годами потребность уединения».
Но всему приходит конец – 6 ноября Максимилиан Волошин возвратился в водоворот парижской жизни.